– Женечка? Что с тобой? Тебе нездоровится?
Мама заглянула ей в лицо. Мама. Как же она загорела на своей даче, щеки порозовели, на скулах появились веснушки. Даже волосы выгорели, стали почти рыжие.
Женя поднялась и обняла маму.
– Все хорошо, ма…
– А где этот твой… урод-то? Ты уж извини, что напоминаю… Он уже уехал с этой, своей?
– Да…
– Ты дашь ему развод?
– Да… Он деньги мне оставил. Подготовит все необходимые бумаги для развода, и я подпишу… Лучше уж одной жить, чем с таким мужем.
– Вот и правильно. Ты не переживай, поднимем мы наших деток, мы с дедом еще вон какие молодые! Во всем буду помогать, ты знаешь… И постарайся не думать о нем, не вспоминать, или же вспоминать лишь то плохое, что между вами было, так тебе будет легче…
…Она закрыла глаза… Кто-то, кого она не знала, сделал ее счастливой, разбив голову Эльвире Норкиной. Знай она, кто это, пожала бы руку. Крепко пожала бы…
В квартире было очень тихо. Родители с детьми уехали, оставив ее одну.
За окнами пылал закат. Как же раньше она не замечала этой красоты, этого величия, этой роскоши красок?
Женя надела свое лучшее платье, причесалась, подкрасила губы и вышла из дома. Даже фиолетовые сумерки, подсвеченные золотом светящихся фонарей, показались ей прекрасными.
Она остановила такси и попросила отвезти себя на Пушкинскую площадь. Там вечернее бурление жизни, там люди, там ее ждет праздник покоя и умиротворения, который никогда не закончится…
Все деньги, которые мне удалось получить в банкоматах, а также драгоценности, я сложила в спортивную сумку и отвезла в камеру хранения Павелецкого вокзала. Подумала, что, если эта история с наследством – выдумка, ложь, какой-то маневр следствия ли, мошенников, у меня хотя бы останутся деньги и драгоценности Эльвиры.
Вернувшись домой, я приняла прохладный душ и легла отдохнуть. Мысли мои, тревожные, полные каких-то неясных страхов, сводились к одному: Элю убили не случайно, поскольку это не было ограблением. Значит, имелась причина, по которой человек, которому она открыла дверь, набросился на нее и убил. А если учесть, что мне здесь не так давно пытались внушить, что моя Эля – вовсе и не Эля, а какая-то преступница, мошенница, выдававшая себя за настоящую Норкину, то можно предположить, что все то богатство, чем она владела, она присвоила себе, отобрала у настоящей Норкиной. И если это так, то ее убил кто-то из реальных наследников или тот, кто очень любил настоящую Норкину, долгое время искал того, кто ее убил (!!!), и вот наконец нашел…
Мне было страшно. Ведь если я на самом деле наследую эту квартиру и дом в Лазаревском, то, может, такая же участь ожидает и меня…
Сон не шел. Квартира погрузилась в темноту, а я все лежала, не в силах пошевелиться, и думала, думала… И когда раздался звонок в дверь, я буквально подскочила на кровати, села и почувствовала, как меня колотит…
Тот, кто пришел, мог быть для меня и опасным, и полезным. В любом случае мне надо было хотя бы выяснить, кто это. Я включила свет, взглянула на часы – они показывали половину одиннадцатого! Поздновато для гостей. Значит, случилось что-то важное.
Набросив на себя легкий халат, я подошла к двери, заглянула в глазок. Увидела незнакомого мне мужчину. Спросила, кто там.
– Наталия? – услышала я низкий хрипловатый голос.
– Да… А вы кто?
– Вам лучше открыть… – ответил мужчина предельно тихо, но так, чтобы я услышала. – Это касается Эльвиры.
– Но я не знаю, кто вы… Я боюсь вас, наконец… – Меня резко затошнило, теплая волна поднялась к самому горлу, а ноги отказывались держать тело.
– Я отец Эли, – сказал мужчина. – Откройте. Мне сказали, что Эля умерла… Это правда?
Последнее слово у него булькнуло, утонуло в сдавленном рыдании.
Я распахнула дверь. Неосознанно, словно мои руки, наделенные душой, решили это за меня.
Страх прошел. Я откуда-то была уверена, что этот мужчина говорит правду. Должно быть, выражение его лица, та боль, что отпечаталась на нем, убедили меня в этом.
– Проходите… – произнесла я обреченно, понимая, что вот теперь-то наверняка вижу перед собой настоящего наследника Эли.
Мужчина решительно прошел на кухню, будто знал расположение комнат и бывал здесь не раз. Он и свет включил перед тем, как занять место за кухонным столом, спиной к окну.
– Что случилось, как она умерла?
– Ее убили… А вы… Вы действительно ее отец?
– Вы меня не знаете, и это понятно… А вот я знаю о вас все. И благодарен вам за то, что вы все эти пять лет были рядом с моей Элечкой… Что помогали ей во всем, что ухаживали за ней, кормили ее… Я все-все о вас знаю.
– Но почему?.. – Я даже не могла правильно сформулировать вопрос, настолько он был емким.
– Я все понимаю, вопросов ко мне много… – Мужчина положил руку на стол, и я увидела, как дрожат его пальцы. А сам он был бледным, с прозрачными горошинами испарины на лбу и кончике носа. – Так что случилось с Элей?
Лицо его уже заранее приняло страдальческое выражение.
– Ее убили… Я вернулась домой, а она лежит… вон там, в передней… Ей разбили голову тяжелой пепельницей… Ничего не украли, значит, не ограбление… Следов тоже пока никаких… Здесь камеры установлены, но никого, кто бы мог это сделать, не нашли… пока… Я не знаю. Ведется следствие.
– Наталия, я знаю, какую роль вы играли в жизни моей дочери. Знаю, что вы за человек и, что самое главное, вам можно доверять. Что вам известно об Эле?
– В смысле? Что вы имеете в виду? Понимаете, после того как ее не стало, ко мне приходили какие-то женщины, адвокаты… Они действовали по поручению одной своей клиентки, которая искала Эльвиру Норкину… Но не нашу Элю, а какую-то другую женщину. Ее полную тезку…