Что я делала там? Сначала принимала ванну, пользуясь ее ароматическими итальянскими маслами и пеной. Щекотала себе нервы. Сколько раз я представляла себе, что вот сейчас откроется дверь ванной комнаты и я увижу ее, Норкину. Да ее кондратий хватит, когда она увидит женщину в своей ванне! Спросит: вы кто? И что я отвечу? Вариантов было много… Первый и самый надежный: я родственница Анны Михайловны из Ялты, приехала на недельку, и она дала мне ключи от вашей квартиры… Почему из Ялты, я и сама не могу объяснить. Вроде как издалека, но не из какой-нибудь там тьмутаракани, где у такой женщины, как Анна Михайловна, родственников не может быть по определению, а с морского курорта… И пока Норкина будет приходить в себя, я быстренько оденусь и исчезну. Правда, придется сразу же уволиться. Но уж устроиться почтальоном в другое почтовое отделение в Москве – точно не проблема.
Вот так щекотала я себе нервы до тех пор, пока не поняла, что зашла уже очень далеко. Что практически уже переехала в эту квартиру, что ночую в постели Норкиной, ем с ее тарелок и пью из ее чашек.
Время шло, напряжение мое росло, и мне нестерпимо захотелось увидеть ее! Где она, в каком санатории? Ответ на этот вопрос я нашла легко, порывшись в ее письменном столе. Рекламный проспект санатория «Золотая ель», специализирующегося на лечении сердечно-сосудистых заболеваний, сулил здоровье и покой. Адрес, номера телефонов… Так. Теперь деньги… В квартире имелись и деньги Норкиной. В платяном шкафу, между стопками белья, как и положено. Взяв немного, ровно столько, чтобы хватило на недельный отдых в санатории, я отправилась туда с единственной целью – увидеть Норкину, сравнить ее с тем образом, который я успела себе нарисовать за полмесяца проживания в ее квартире, ну и познакомиться!
И когда я ее увидела, сердце мое сжалось и заколотилось так, как если бы мне навстречу по березовой тенистой аллее шла не сильно исхудавшая реальная женщина, а ее призрак – настолько изменила ее тоска ли, болезнь…
Я поздоровалась, задала несколько дежурных вопросов, потом завязалась ни к чему не обязывающая беседа о распорядке дня, меню, условиях проживания. При знакомстве я назвала себя Тамарой. Сама не знаю, зачем я это сделала, словно кто-то руководил мною, моими поступками…
Эльвира Андреевна оказалась человеком очень приятным в общении, деликатной, культурной, начитанной, склонной к философствованию. Прошло целых три дня, прежде чем я осмелилась спросить ее о семейном положении, о муже. Выяснилось, что она вдова. И что ее не так и подкосило вдовство, как вскрывшиеся после смерти мужа многочисленные его измены. И я поняла, что была просто послана ей, этой раздавленной предательством и подлостью мужа женщине, чтобы она смогла хотя бы выговориться! Я слушала ее молча, давая возможность высказать все наболевшее. Я же придумала свою историю о своей женской болезни, которая не позволила мне иметь детей и явившейся одновременно причиной нашего с мужем расставания. И попала этой историей прямо в сердце Норкиной. Оказалось, что у нее еще в молодости была удалена матка…
Мы ели с ней на завтрак творожную запеканку, пили сладкий чай, гуляли по лесу, принимали процедуры, купались в бассейне, обедали гороховым супом и котлетами, подолгу спали, а вечером снова гуляли, гуляли, говорили…
Я начала привязываться к ней и думала о том, что нашу дружбу можно будет перенести в Москву, встречаться там, ходить в театры, кино, просто приглашать друг друга в гости. Я даже видела ее, собирающую яблоки в нашем с отцом саду…
Возможно, все так и было бы, если бы не то, что случилось однажды, в пасмурный осенний день… И, бог свидетель, все случилось не по моей воле… Однако и это я восприняла как знак…
Я возвращалась в свою комнату после ужина, чтобы переодеться для вечера старинного романса, устраиваемого в холле центрального корпуса. Мы с Эльвирой не любили танцульки, но вот тематические вечера или небольшие концерты в санатории никогда не пропускали.
Однако вечер начался, хрупкая изящная певица, закутанная в кружевную шаль, уже спела романс, а Эльвиры не было видно. Она за день до этого жаловалась на недомогание, я знаю, что ей даже сделали укол, поэтому сразу же бросилась к ней в комнату, чтобы выяснить, что с ней случилось. И в коридоре, в метре от двери в ее комнату я столкнулась с какой-то женщиной. Она шла мне навстречу в развевающемся длинном плаще. Лица ее я не успела разглядеть.
– Эльвира Андреевна! – я распахнула дверь, забыв постучаться, и ворвалась в комнату моей новой подруги. Мне показалось в сером свете дождливых сумерек, что Норкина словно уменьшилась и стала похожа на куклу. Она сидела неподвижно на диване, прижав к груди какую-то большую книгу, вернее альбом.
– Вы позволите? – Мы с ней все еще были на «вы».
Я включила свет, и эта оранжевая яркая вспышка ослепила ее, Эльвира даже закрыла ладонями лицо.
– С вами все в порядке? Там уже началось… – я имела в виду вечер романса.
Она отняла ладони от глаз, осмотрелась. Я заметила яркий переплет книги, на котором была изображена голова дракона рядом с женской головой. И название книги: «Oscar Osborne. Painting».
– Что это?
– Так… подарок…
В эту самую минуту послышался странный звук, какой-то шорох, и мне показалось, что в темноте маленькой прихожей промелькнула чья-то тень и сильно запахло чем-то ядовито-сладким. Так пахнут чистящие препараты.
Эльвира повернула голову на звук.
– Что это?
– Может, мышь? – предположила я.
– Мне показалось, что там кто-то есть… – Она вздохнула, поднялась и уверенно прошла в ванную комнату, я услышала, как щелкнул выключатель.